ПОУЧИТЕЛЬНЫЕ ИСТОРИИ

Александр Вырвич

КАК ПИШУТСЯ СТИХИ?

Пришел я как-то к знакомому редактору одного периодического литературного издания. Принес очередное стихотворение, на этот раз о любви.

- Ну, читай, - говорит редактор.

- Столько лет люблю тебя!
Говорят: так не бывает.
Сердце устает, любя,
И любовь в нем убывает, - начал я.

- Пока хорошо, читай дальше.

- А моё наоборот,
От любви сильней лишь бьётся.
И уже который год
Не рыдает, а смеётся.

- Хм, и над чем же оно смеется? - спрашивает редактор. - Над какими такими смешными проблемами?

- Никаких проблем, - отвечаю. - Сейчас уберем. -

А моё, наоборот,
От любви не остывает
И уже который год
Не смеется, а рыдает.

- Не понял. Так ты пишешь о счастье или о разбитом сердце?

- Понял, - говорю я. - Никаких осколков. Будет вот так:

- А моё, наоборот,
От любви сильней лишь бьется.
И уже который год
Не ломается, а гнётся.

- Странная у тебя физиология, - замечает редактор. - Образ гнущегося сердца в литературе я ещё не встречал.

- Ну, тогда вот так:
А моё наоборот,
От любви сильней лишь бьётся.
И холодным, словно лёд,
Постоянно остается.

- Ясно. Значит, ты у нас не из теплокровных, - констатирует редактор. - Может, ты ещё и членистоногий?

- Хорошо. Последняя попытка, - не сдаюсь я. -

А в моём наоборот,
Чувства всё не остывают,
И уже который год
В нем любовь не угасает.

- Ну, ладно, - скрепя сердце, соглашается редактор. - Давай дальше.

- В чем причина, где секрет
Вот такого постоянства?
А секрета, в общем, нет,
Ведь сто грамм - это не пьянство.

- Ну, это спорный вопрос, - замечает редактор. - Если, к примеру, взять сто грамм спирта... не разведённого, то...

- Не будем разводить... демагогию, -- быстро говорю я. - Предлагаю другой вариант:

В чём причина, где секрет?
Вот такого постоянства?
Для обжор даю совет:
Понемногу кушай яства.

- А, так ты её за фигуру полюбил? Диета... Сплошной кефир.

- Но слово «постоянство» рифмуется только с «пьянством» и «яствами», - говорю я.

- Отчего же, есть еще «дворянство», «боярство», «панство», «царство» и даже «крестьянство», которое после революции может их всех сменить. Но, по-моему, стихи у тебя о другом.

- Мы пойдём другим путём, - повторяю я в рифму (поэт я всё-таки или не поэт) чьи-то слова и предлагаю новый вариант:

В чём причина, где секрет?
Постоянство ведь не в моде.
Я даю один совет
И при всём честном народе.

- Давай! - говорит редактор. - Давай, читай всё вместе. Что же у нас получилось?

- Столько лет люблю тебя!
Говорят, так не бывает.
Сердце устает, любя,
И любовь в нем убывает.
А в моём, наоборот,
Чувства всё не остывают,
И уже который год
В нём любовь не угасает.
В чём причина, где секрет?
Постоянство ведь не в моде.
Я даю один совет
И при всём честном народе.
Помнишь сказ о молодце,
В кипяток тот окунался,
Обновился, и в конце
Он с царевной обвенчался?
Я другой же выбрал путь.
Чтобы зря не обжигаться,
Надо просто по чуть-чуть
Каждый день в тебя влюбляться.

- Ну, вот, - улыбнулся редактор. - Конечно, так стихи писать нельзя, но если очень хочется, то можно. Это уже можно печатать. Как называются?

- Стихотворение, я думаю, можно назвать «Секрет», а рассказ об этом - «Как пишутся стихи?»

КАК ПИШУТСЯ СТИХИ? - 2

Проработав целый месяц над очередным стихотворением, я принёс его в редакцию. Редактор встретил меня, как всегда, равнодушно.

- Хорошо, что давно не виделись, А то не о чём было бы поговорить. Неужели за такой короткий срок тебя посетила Муза?

- Да, - гордо сказал я, - и не одна, а на самом Пегасе. Я принёс стихи о лошади.

- Интересно, - сказал почему-то погрустневший редактор. - Ты же раньше о любви писал. В прошлом месяце мы, по-моему, что-то твоё опубликовали. И мне некоторые твои строчки о любви очень даже запомнились. Особенно вот эта, не вошедшая в печать: « Ведь сто грамм - это не пьянство».

- Да, я могу иногда выдать, - скромно сказал я.

- Ну, давай, посмотрим на твою лошадь.

Редактор взял моё стихотворение, бегло прочитал. При этом его лицо странно скособочилось.

«Зубы, - подумал я. - Не вовремя я пришёл. Ему бы сначала к зубному врачу сходить, а потом уже - на работу».

- Так-так, - протянул редактор. - Давай разбираться. Ты вот тут пишешь:

«Задышал неровно конь,
Растопырив ноздри.
Закипела в жилах кровь,
Пропуская воздух».

- Да, - подтвердил я, - Это я написал. Ведь если через жидкость пропускать кислород, то она бурлит и булькает, вроде как закипает. Но, если ты считаешь, что это слабо, то эти строчки можно спокойно убрать. Тем более что следующее четверостишие у меня сильнее.

- Да уж, - говорит редактор. - Попробую вслух прочитать, может, восприятие улучшится:

Я рванул свою рубаху,
Стеганул по крупу плеть.
Никогда не дам я маху.
Конь не даст мне умереть.

- Не понял, - сказал я, удивленно. - Я ведь ничего о музыке не писал. Откуда появился музыкальный инструмент, какая-то «Ямаха»?

- Это ты у меня спрашиваешь или у себя?

- Нет, это риторический вопрос.

- Хорошо, что ты сам себе стал задавать такие вопросы. Но у меня тоже появились вопросы. Например: «В чём виновата твоя плеть, за что ты её бьёшь? И, кроме рукоятки, наконечника и, собственно, самой бьющей части, откуда у плети появился круп?» Ты же пишешь: «Стеганул по крупу плеть».

- Так, - грустно констатирую я необходимость сокращения и этого четверостишия. - Пошли дальше. Чем дальше в лес, тем толще партизаны, - пытаюсь я пошутить.

- А дальше - больше, - говорит редактор. - Дальше ты утверждаешь, что...

Мой конь не просто лошадь -
Судьбоносный идеал.
Он несёт меня на площадь,
Где готов уж пьедестал.

В смысле, «я памятник себе воздвиг нерукотворный» вместе с конём? Так, что ли?

- Богдан Хмельницкий, Пётр Первый, генералиссимус Суворов, маршал Жуков - все они на лошадях въехали в историю, на них и увековечены в памятниках, - объясняю я. - Почему бы не создать памятник «Поэт на лошади»?

- Да, соглашается редактор, - Воистину, поэт на лошади больше, чем поэт. Но я это утверждение печатать не могу, так что и это четверостишие вычеркиваем. Ну, вот, лишнее, вроде бы, убрали. Читай, что осталось.

- Меня не тронь,
Ведь я признаться смог:
Мой конь - огонь,

А вот наездник плох, - прочитал я с выражением.

- Вот мы лишний раз и убедились, что краткость - сестра таланта. А талантливые произведения мы обязательно рано или поздно напечатаем...

ЕЩЁ РАЗ О ТОМ, КАК ПИШУТСЯ СТИХИ

- О чём на этот раз? - спросил редактор, когда я в очередной раз принёс новые стихи. - Случайно не о поэзии?

- О поэзии, - отвечаю, - Но не случайно. О Пушкине.

И без лишних объяснений начинаю читать:

- Когда был Пушкин маленький
С курчавой головой,
Он тоже бегал...

- Стой! - прерывает меня редактор. - Хочешь, я с первой попытки угадаю, что ты там дальше написал?

- Попробуй, - соглашаюсь я, - Но только с первой. Имей ввиду, что это даже моей жене не удалось.

- Когда был Пушкин маленький
С кудрявой головой,
Он тоже бегал в валенках

По горке ледяной, - громко и с выражением продекламировал редактор.

- А вот и нет, - радостно сообщил я проигравшему редактору.

- Когда был Пушкин маленький
С курчавой головой,
Не бегал он за маменькой
С Ариной Родионовной.

- Но у него же курчавая голова осталась на всю оставшуюся жизнь, даже тогда, когда он, повзрослев, начал бегать за Натальей Гончаровой, Анной Керн и другими, как уже кто-то подсчитал, ста двадцатью девятью женщинами. И вообще, зачем писать о том, о чём все знают? Зачем так описывать явления, как их все видят? Ты ищи свой взгляд на жизнь, свой путь в поэзии. Вот ты говоришь, что ты поэт. А ты напиши обратное.

- Понял, - говорю я, -

Я не поэт. Я - поэтесса.
Стихи пишу для снятия стресса.

- Ну вот, уже интереснее. Тут ты смотришь как бы глазами женщины. Правда, про стресс не совсем удачно, а вот первую строчку можно оставить.

- В причины наших споров зря,
Рассматривая их детально,
Во всём виню одну Наталью.
Раз ты ушел к этой каналье,
Я рада этому не зря.

- Это слабее. Хотя последняя строчка более-менее...

Я зачеркнул все строчки, кроме последней, и высказал новую зарифмо-ванную мысль:

- Из одного лишь интереса
Земля не родила Дантеса.

- Ну, что можно сказать? Со второй строчкой не поспоришь. Действительно, не земля родила Дантеса, а его мать. А вот первая - никакой новой информации не несёт, её можно опустить, - посоветовал редактор.

- Я заявляю всем друзьям,
Что женщин бить никак нельзя.
Недавно я одну ударил.
Теперь я этому не рад,
Ведь у неё второй разряд,
Вот он меня надолго отоварил.

- Вторая строчка о том, что женщин бить нельзя, конечно, правильная, особенно в наше неспокойное время. Отсутствие идеалов, переоценка ценностей и так далее. Остальные строчки.... И что у нас получилось?

Я, отметив вторую строчку, скомпоновал всё, что осталось на бумаге не зачеркнутым, и прочитал:

- Я не поэт. Я - поэтесса.

И рада этому не зря.

Земля не родила Дантеса

Для нас. Ведь женщин бить нельзя.

- А ты знаешь, получилось неплохо! Значит, можешь, если захочешь. Посетит ещё раз Муза, приходи.

ТИПОВАЯ РЕЦЕНЗИЯ

или «О том, как пишутся стихи? - 3»

И тут начинается самое интересное. Дело в том, что подобные рукописи чаще всего не соответствуют никаким литературным стандартам. Написаны они с нарушением всех мыслимых и немыслимых законов русского языка и литературы. Печатание таких «проб пера» - это издевательство как над читателями, так и над теми, у кого просят деньги на издание таких рукописей. Но это только одна сторона медали - видимая. А есть ещё вторая - невидимая.

Ведь чаще всего на такие запросы приходится давать отрицательную рецензию с выводом о нецелесообразности издания данного «произведения». Но давать отрицательную оценку писательскому труду заслуженного ветерана производства, бывшего передовика народного хозяйства, ударника коммунистического труда, «энтузиазиста» третьей и четвёртой пятилеток - это смертельно обидеть его. Его подорванное преклонным возрастом и ежедневным ударным трудом на даче здоровье может не выдержать такой критики. И человек, профессионально сделавший свою работу - то есть тот, кто честно написал отрицательную рецензию, кто назвал вещи своими именами, становится «без вины виноватым». Потому что для автора и его многочисленных родственников именно он является виновником всех бед и несчастий, горя и болезней, катаклизмов и засухи не только в отдельно взятой семье незадачливого автора злополучной рукописи, но и по всему населённому пункту, стране и даже, пожалуй, на всей планете.

Дело в том, что содержание рецензии, погулявшей по инстанциям, всё равно становится известным для авторов рукописей. Узнать, кто же так низко оценил литературный, а чаще всего «окололитературный» труд - тоже не проблема. И начинаются обиды, нелицеприятные разборки, огульные унижения, оскорбительные письма и т.д. Чаще всего, всё начинается с разбора литературного творчества самого писателя, давшего отрицательную рецензию. Мол, сам-то ты чего написал? Да у нас волосы дыбом встают, когда мы читаем твою писанину, да мы овечки по сравнению с твоей волчьей хваткой и т.д., и т.п.

Чтобы избежать всех этих обвинений и попытаться выйти из такой «мокрой ситуации» «сухим» я предлагаю текст «ТИПОВОЙ отрицательной РЕЦЕНЗИИ». Подставляйте другие фамилии и строчки и - вперёд!

РЕЦЕНЗИЯ

на подборку стихов... к примеру, Ивановой Инны Ивановны

Или вот, к примеру, как хорошо звучит у автора зарифмованная строчка: «Надо бабушке сказать, чтобы варежку связать.» Почти, как у Пушкина, только лучше. Хотя сегодня по-русски пишется: «Надо бабушке сказать, чтобы варежку связала». Но тогда ведь «сказать - связала» - это не рифма. Так что проблем у русского языка на сегодняшний день ещё много.

Ясно, что ребёнок, который только осваивает язык, должен знакомиться с произведениями, написанными исключительно литературным языком, то есть - грамотно и понятно. Но дети сейчас быстрее, чем раньше, вступают в информационный процесс познания мира. С самого юного, можно сказать грудного возраста, им уже подвластны мобильные телефоны, телевизоры и интернет. Поэтому они сразу должны учиться понимать то, что написала им в своих строчках Иванова И.И. Вот, например, она пишет:

«Я без мамочки одна
В «море» оказалась...
К берегам вода неслась -
Обе мы довольны».

Ребёнок должен сам пофантазировать и придумать, кто, когда и как оказался в море рядом с одинокой девочкой. Многие думают, что это, несомненно, мама. А вот и нет! Ребёнок должен готовиться к самостоятельной жизни с детских лет. Мама занята, вышла в магазин или в «Одноклассники». И что, сразу «караул!»? Не мама оказалась в море рядом с девочкой, а... рыбка. Вот, что должен придумать «правильный» ребёнок. И автор, ставя с детских лет - вот такие ребусы-кроссворды перед детьми, приучает их к самостоятельности.

Вот смотрите, какой простор для фантазии дают всего лишь две строчки из стихотворения автора:

«Сашка выбежал во двор,
А машинки - под забор».

А? Не каждый взрослый поймёт эту простую, на первый взгляд, ситуацию. И только ребёнок, которому родители прочитают эти строчки, поймёт, что некий Сашка вышел во двор погулять с неисправными машинками: неработающей старой печатной машинкой и поломанной машинкой для стрижки волос. Но ведь они неисправные эти машинки, что с ними играть! И, конечно, Сашка побежал к забору (Возможно, это был один из заборов соседа Христофора) и бросил машинки под забор. Не тащить же маленькому мальчику эти тяжёлые машинки в другой конец двора, где находится мусорный бак.

Всё, о чём мы читаем или слышим, мы пытаемся воспроизвести в своём воображении. Так уж устроен человеческий мозг. И ребёнок тоже должен учиться воспроизводить, фантазировать, представлять.... И творчество автора Ивановой И.И. в этом деле представляет самый широкий простор. Чего только нельзя вообразить, читая вот такие, к примеру, строчки:

- «По дороге шёл бычок, позолоченный бочок» -?
- «Положу на стол печенье, чай с малиновым вареньем» -?
- «С теплом вводят деток в яркий дом"- ?

И т.д., и т.п.

ВЫВОД: Данная подборка стихов, несомненно, является новой ступенью, ведущей нашу литературу... (указать направление, лучше всего по вертикали). И поэтому печатать данный сборник...

А вывод, дорогие любители литературы, делайте сами.

О ПАРОДИЯХ И ОБИДАХ

или «О том, как пишутся литературные пародии»

Один мой знакомый посоветовал мне как-то посетить местный дендрарий, но не для того, чтобы полюбоваться экзотическими растениями, а для того, чтобы... послушать стихи. Оказывается, на территории дендрария два раза в год, весной и осенью, местные любители литературы проводят Дни поэзии, где все участники могут почитать свои стихи.

- А ты же что-то в местной газете опубликовал? - уточнил знакомый. - Вот и сходи на очередной День поэзии, своё что-то прочитай, других, тех, кто умеет писать стихи, послушай!

«А ведь и правда! - подумал я. - Что это я всё дома жене читаю? Пора и на солидную аудиторию выходить!»

Узнал, когда в дендрарии будет проводиться День поэзии, и прибыл туда в один из тёплых майских дней.

Сначала всё шло хорошо... Светило солнце, дул освежающий ветерок. Все сидели по кругу на брёвнах, по очереди выходили в центр полянки и читали свои стихи. Я их почти не слушал, так как волновался и всё повторял в голове то стихотворение, которое собирался прочесть всем вслух. И тут в центр круга вышел человек, который представился Альбертом. Фамилию свою он тоже назвал, но кто же с первого раза может чью-то фамилию сразу запомнить? И он начал читать свои стихи, но это были не стихи... а литературные пародии. Я, конечно, сразу вспомнил телевизионную передачу «Вокруг смеха», которую вёл долговязый худой мужчина по имени Сан Саныч Иванов. В конце весёлой передачи ведущий всегда читал свои пародии на строчки известных, малоизвестных, а чаще всего - совсем неизвестных поэтов. И все зрители смеялись, потому что это было легко и действительно весело.

Здесь же, в дендрарии на полянке, ситуация была несколько иной. Этот Альберт читал пародии не вообще... на кого-то, незнакомого зрителям, а он сначала называл фамилию автора, мол, такой-то поэт, к примеру, Сидоров, написал такие строчки... И все поворачивали головы и смотрели на этого... Сидорова, который сидел тут же. Потом Альберт читал строчки этого Сидорова, а затем свою пародию.

Все смеялись... а один человек не смеялся. Этот самый Сидоров (а по очереди таких условных Сидоровых было несколько человек) почему-то не смеялся. Нет, когда пародия была написана на других авторов, он смеялся, а когда - на него - не смеялся.

И всё было бы ничего, если бы после нескольких пародий, Альберт не сказал следующее:

- Недавно в местной газете я прочитал стихотворение незнакомого мне автора. Некоторые его строчки меня заинтересовали, и я написал пародию.

И тут во всеуслышание он называет мою фамилию и читает пародию на мои строчки.

Что творилось в это время со мной, вы даже представить не можете! Во-первых, мало того, что мои строчки были опубликованы, но, главное, на них обратил внимание хотя бы ещё один человек в мире, кроме моей жены. А это значит, что я всё-таки оставил след на земле. Я смеялся вместе со всеми и, кажется, громче всех. Моя скромность и воспитание не позволили мне в этот момент бегать вокруг Альберта и бить кулаками себя в грудь, мол, посмотрите, это я написал, это пародия на мои строчки! Правда, и читать своё заготовленное стихотворение я тоже не стал. Так и ушёл из дендрария инкогнито.

По дороге домой я пытался вспомнить, что там обо мне читал Альберт, но вспомнил только, что на мои строчки, обращённые к девушке, которая чуть позже стала моей женой: «...Жизнь без тебя я ненавижу. Она, как без воды родник. Когда лишь миг тебя не вижу, то умираю в тот же миг!», Альберт попросил автора, то есть меня, чтобы он, то есть я, не умирал.

«Раз на меня уже пишут пародии, то это означает, что мне пора выходить на новый уровень!» - решил я. И так мне захотелось тоже написать пародию... Но не пародию вообще... на того, кого я не знаю, а на ... Альберта. Как только позволило время, я зашёл в библиотеку, где, полистав подшивку газет, нашёл на Литературной странице несколько стихотворений этого самого Альберта. В стихотворении под названием «Молчание» меня заинтересовало одно четверостишие, на которое я что-то там написал и, не откладывая дело в долгий ящик, сразу же направился к знакомому мне редактору. Тот бегло просмотрел мой текст и сказал:

- Знаешь, что? А я не буду тебе указывать на твои ошибки...

- Правильно! - поддержал я редактора. - Если ошибок нет, а у опытного мастера поэтического слова, которым я стал, ошибок уже нет, то печатаем сразу!

- Нет! Ты меня не совсем правильно понял. Известная поговорка учит нас, что учиться нужно не на своих ошибках, а на чужих. Несколько дней назад один товарищ принёс мне свою пародию. Вот она... - редактор порылся в какой-то папке и протянул мне текст.

Фамилия автора: «Николай Кулик» мне ничего не сказала. Далее шли строчки поэтессы Аллы Мельничук, которые и послужили отправной точкой для пародии. Вот они:

«Легко скользя по пенистой волне,
Летит корабль по грани океанов...»

Редактор тут же забрал текст и, не дав мне ознакомиться с самой пародией, спросил:

- Что ты представил в своём воображении, прочитав строчки Мельничук?

- Хорошие... образные строчки...- начал я включать своё воображение. - Раз этот корабль скользит по волне, то это морской корабль, а не какой-то космический... Он плывёт по воде, почти что летит, так как его паруса наполнены ветром. Он находится на грани двух океанов: водного и воздушного. Образно написано. Но я не понимаю, в чём тут проблема? О чём тут можно написать пародию?

- Сейчас поймёшь! Поймёшь, почему я отказал этому Кулику напечатать его пародию. - сказал редактор и протянул мне листочек, на котором рукой Кулика было написано:

«Скользит волна по лезвию ножа,
Стремительно летит, летит, как птица...
Но задом сесть на голого ежа
Из принципа - никто не согласится.
Не буду спорить я с прелестной дамой,
Смысл всё равно никак не прояснится,
Летать на грани разных океанов, -
Во сне такое даже не приснится».

- Понял? - спросил редактор.

- Да! Я понял то, что написала эта Алла. Но что написал этот, с позволения сказать, пародист, я не понял. Видно, проблема в том, что он сам не понял того, что написала Алла.

- Пародия - это жанр критико-сатирической литературы, - сказал редактор. - Пародист находит неточную, спорную мысль у автора и старается в своих строчках развить её, продолжить, довести до какого-то гротескного или даже абсурдного финала.

- Видно, что этот Кулик не старался ничего никуда доводить. Он писал о своём... - прервал я редактора. - Да и с чувством юмора у него проблемы.

- Об этом и речь! - согласился со мной редактор. - При этом в пародии ни унижать, ни оскорблять автора не надо. Тем более, что в стихах всё происходит не с автором, а с его лирическим героем, даже если автор пишет строчки как бы от своего имени. Так что пародии... литературной пародии у Кулика не получилось.

- Понял! - сказал я. - До свидания! Я знаю теперь, что мне надо переписать.

Через неделю я действительно вернулся, а ещё через неделю в газете появилась моя пародия. Вот она:

Любовь и вода

«Видно связаны судьбою
Мы, как реки и моря.
Я люблю сидеть с тобою,
Ни о чём не говоря».

(Альберт Лебедев, «Молчание»)

Так случилось, что с тобою
Нас связали видно зря
Не верёвкой, а водою,
Как болота и моря,
Как ручьи и океаны,
Как пруды и озерца.
И струёй воды из крана
Переполнены сердца.
Молча мы сидим с тобою.
Удивляется народ:
Молчаливы эти двое,
Как воды набрали в рот.

Р.S. Через полгода на осеннем Дне поэзии в дендрарии я вышел на середину полянки и громко (в присутствии самого Альберта) прочитал эту пародию. Все присутствующие, включая Альберта, смеялись. С тех пор мы с ним стали хорошими друзьями.